Недавно освобожденный нами городок в степи. Небольшой, уютный, шахтерский. Милая церквушка, в которой несколько солдат и пять-шесть местных женщин молятся о мире, о здравии и ставят свечки за упокой. Крепкий, красивый поп, загорелые дочерна дьяк и служка, запах ладана.
А снаружи буря. В прямом и переносном смысле. Ветер расшатывает и рвет с корнем деревья, устоявшие при артобстреле. Дождь заливает пустые глазницы окон в хрущевских пятиэтажках. Гарь пожарищ, словно тушь у плаксивой бабенки, течет по стенам разрушенных войной городов.
Посреди обычного двора из четырех пятиэтажек – огромная воронка от прилета. В ней помещается несколько искареженных автомобилей, велосипед, диван, балконный блок, несколько рекламных вывесок и какое-то тряпье. И это все лежит лишь на самом дне воронки. Кажется, что в нее может поместиться весь двор, все дома, весь город...
Ветер гудит и плачет в запутанных и порванных проводах, в оторванных карнизах и изрешеченных осколками дорожных указателях.
Внезапно ливень прекращается. На улицы городка выглядывают солнце и мирные жители. Из подъезда деловито выходит женщина лет сорока. В черном байковом спортивном костюме, в розовых носках и умилительных голубых тапочках. Подбоченясь, хозяйским взором она обводит окружающий ландшафт и уходит во мрак пещеры подъезда номер 4. Возвращается буквально мгновенно с венником и совком. Неторопливо, вдумчиво и как-то очень аккуратно и изящно начинает подметать площадку у входа в полуразрушенный дом. Выметая мусор, опавшую листву и ветки, принесенные бурей, и водяные лужицы с радужной бензиновой пленкой. Женщина заметила, что я за ней наблюдаю. Улыбнулась. Поправила прическу. Помахала мне рукой, покормила котов, сбила тяжелые капли воды с огромных белых лилий, растущих у входа, и снова ушла к себе. Порядок и уют посреди перекаламученного и изуродованного пространства. Она сделала немногое, но как же это красиво.
Свежие лилии, сытые коты, немного чистоты – это так по-донбасски.
