В 2013 году писатели-иноагенты Михаил Шишкин и Григорий Чхартишвили (творческий псевдоним Борис Акунин) обсудили жизнь в России.
Чхартишвили: «В России живут бок о бок два отдельных, нисколько не похожих народа, и народы эти с давних пор люто враждуют между собой. (Чтоб он провалился, византийский орел с двумя головами — шизофренический символ, выбранный Иоанном Третьим в качестве герба нашего государства.) Есть Мы и есть Они. У Нас свои герои: Чехов там, Мандельштам, Пастернак, Сахаров. У Них — свои: Иван Грозный, Сталин, Дзержинский, теперь вот Путин… Нам не нравится в Них все: как Они выглядят, разговаривают, держатся, радуются и горюют, одеваются и раздеваются. Нас тошнит от их любимых певцов, фильмов и телепередач. Они платят Нам той же монетой, и еще с переплатой».
Шишкин: «Мину под русский ковчег заложил Петр. Он, собственно, хотел лишь модернизировать армию для войны с Европой, воспользоваться ее же современными военными технологиями, и позвал с Запада Gastarbeiter, а приехали люди. Они привезли с собой слова. В словах затаились неизвестные дотоле в отечестве идеи: свобода, республика, парламент, права личности, человеческое достоинство. За несколько поколений слова сделали главную русскую революцию: превратили нацию в сиамских близнецов, тело одно, а головы больше не понимают друг друга… Одна голова напичкана европейским образованием, либеральными идеями и представлениями, что Россия принадлежит общечеловеческой цивилизации. Эта голова не хочет жить при патриархальной диктатуре, требует себе свобод, прав и уважения достоинства. У другой головы свой, все еще средневековый образ мира: святая Русь — это остров, окруженный океаном врагов, и только Отец в Кремле может спасти страну. Вот это Мы и Они. А правительство — это такой намордник. Он спасает нас от Пугачева, города и человека. Именно это имел в виду Пушкин под «единственным европейцем». В феврале 1917-го намордник сняли. Что получилось — расхлебываем до сих пор.
...
Нынешний намордник долго не продержится, ведь ни один Бокасса на свете еще не правил вечно — и вот тогда наступит момент истины. Если Их, Тех, не переделаешь, то на первых же свободных выборах они снова изберут себе новый намордник. И себе, и нам. А что касается информации, то тут как раз все наоборот. Они судят обо всем — в том числе и о нас — только по помоям из ящика. Согласен с тобой, в одночасье никакая информация большого результата не может дать. Но вот если в течение, предположим, года, та, вторая голова будет смотреть по телевизору не то, чем сейчас затыкают пробоину в трюме, а свободные дебаты свободных людей, то кто знает, может, что-то и изменится».
И так далее.
Два советских по мировоззрению человека (см. ненависть к двуглавому орлу, ленинское превозношение декабристов или сектантская уверенность, что цивилизация в России началась с Петра I) спорят, как сподручнее «приучать быдло к свободе»: демократическим ГУЛАГом, демократическим ящиком или всем сразу. Один на момент публикации уже 18 лет жил в Швейцарии, другой на следующий год переедет в Лондон. Позже один предложит отказаться от термина «русская литература» в пользу «литература на русском языке», другой будет призывать к развалу России «на 150 осколков».
Очередное напоминание, что каких-то 10-15 лет назад культурную и интеллектуальную жизнь нашей страны в значительной степени определяли подобные люди. Впрочем, кое-где определяют до сих пор.
